Миры Филипа Фармера. Том 11. Любовь зла. Конец вре - Страница 26

— Ну да. Но уриэлиты уже несколько лет разрабатывают метод, благодаря которому мы по тайным признакам научимся отличать истинные предсказания от сфальсифицированных. Когда мы готовились к полету сюда, они были настолько близки к решению, что мы буквально с минуты на минуту ждали сообщения: метод найден. Но теперь, конечно, чтобы это узнать, нам придется ждать, пока мы не вернемся на Землю.

— Чувствую, что этот разговор тебе не по душе, — сказал Фобо, — уж очень ты нервничаешь. Вернемся к этому как-нибудь в другой раз. Лучше поговорим об этом городе. Как он тебе?

— У меня к нему особый интерес, потому что его исчезнувшие создатели были млекопитающими, как и мы, земляне. И мне трудно представить себе причину, по которой они вымерли. Если они были вроде нас (а, похоже, они такими и были), они должны были бы сейчас процветать.

— Это было очень сварливое, капризное, алчное и кровожадное племя, — поморщился Фобо. — Хотя, вне всякого сомнения, среди них было немало порядочных людей. И все же я сильно сомневаюсь, что они перерезали друг друга, оставив пару дюжин на развод, или что всех в одночасье скосила какая-нибудь чума. Нет, здесь было что-то другое, а вот что? Может, когда-нибудь мы и узнаем правду. А теперь пойду-ка я в постель. Что-то устал сегодня.

— А я — нет. Пожалуй, поброжу немного еще, если ты не возражаешь. Уж очень здесь красиво, особенно ночью.

— Напомни мне при случае, чтобы я прочел тебе одно из стихотворений нашего величайшего поэта Шамеро. Если, конечно, я его вспомню и смогу перевести на американский.

Фобо зевнул во весь четырехгубый рот:

— Все. Пошел спать. Просто отключаюсь. Да, кстати, у тебя есть какое-нибудь оружие, желательно огнестрельное? Здесь по ночам бродят не только любители древности.

— У меня в сапоге нож. Другого оружия мне не дозволено.

Фобо достал из-под плаща пистолет:

— Держи. Надеюсь, что тебе не придется использовать его, но ведь никогда не знаешь наперед. Мы живем, друг мой, в жестоком мире, полном опасностей — особенно здесь, в джунглях.

Хэл с интересом повертел в руках пистолет — нечто подобное он уже видел в Сиддо, но тогда у него не было возможности разглядеть подробно. Конечно, по сравнению с автоматическими парализаторами и бластерами с «Гавриила» он смотрелся кустарно, но у него было свое очарование. Он не казался пустячком и был похож в чем-то на первые земные пистолеты. Шестигранное дуло не больше тридцати сантиметров длиной, калибр приблизительно около десяти миллиметров. В обойме пять латунных патронов, набитых порохом и свинцовой дробью, а в капсюлях, по предположению Хэла, должна была быть гремучая ртуть. Однако у него не было спускового крючка — палец нажимал прямо на боек, оттягивая его, а на место его возвращала тугая пружина.

Хэл с удовольствием еще занялся бы изучением механизма, поворачивающего барабан, но ему не хотелось задерживать Фобо. И все же он не удержался и спросил, почему нет курка. Фобо очень удивился этому вопросу. А когда Хэл разъяснил ему, что имеет в виду, этаозец заморгал большими круглыми глазами (довольно неприятное для землянина, особенно с непривычки, зрелище — очкецы моргают нижними веками) и сказал:

— Никогда не думал об этом! Но, похоже, это более эффективно, да и металл не так быстро амортизируется.

— Для меня это очевидно. Но я же — землянин. И думаю, как землянин. И уже успел заметить (что меня, впрочем, не особо удивляет), что у нас с вами во многом различное мышление. — Он протянул пистолет Фобо и добавил: — Спасибо, но я не могу его взять. Мне запрещено иметь огнестрельное оружие.

Фобо посмотрел на него с удивлением, но, очевидно, посчитал, что спрашивать причину этого будет не очень вежливо. А может, он просто хотел спать.

— Хорошо. — Он еще раз зевнул. — Шалом, алоха, добрых снов, и да посетит тебя Сигмен.

— И тебе шалом, — ответил Хэл. Он проводил взглядом исчезающую в ночной тени широкую спину и вдруг признался себе, что испытывает странную симпатию к этому жуку, несмотря на то что они были полностью чуждыми друг другу обитателями разных миров. Да, Фобо по-человечески нравился Хэлу, хоть и не был человеком.

Хэл убедился, что остался один, и направился к статуе Великой Матери. Но только он ступил в тень ее постамента, женщина перебежала в темноту, сгустившуюся у подножия огромной кучи щебенки, и полезла по ней вверх. Хэл последовал за ней, ориентируясь только по звуку осыпающихся из-под ее ног камней. По ту сторону кучи раскинулось озеро — серебряно-черное в лунном свете.

Хэл уже почти догнал женщину, до нее оставалось не более пяти метров, как вдруг она остановилась и заговорила тихим грудным голосом:

— Baw sfa, soo Yarrow.

— Baw sfa, — как эхо повторил он, понимая, что на ее языке это должно означать приветствие.

— Baw sfa, — повторила она и после, старательно произнося звуки, перевела эту фразу на сиддо: — Abhu’umaigeitsi’i.

Что действительно означало: «Добрый вечер».

Хэл остолбенел.

ГЛАВА 8

Ну конечно же! Теперь он наконец-то понял, почему ее слова показались ему неуловимо знакомыми! Ритм ее речи всколыхнул в его памяти недавний опыт работы с крохотной общиной последних франкоговорящих землян в заповеднике Гудзонского залива.

Baw sfa. Baw sfa — это, наверное, — Bon soir.

И хотя язык, которым она пользовалась, с точки зрения лингвиста, сильно изменился и выродился, но все же не исказился настолько, что было невозможно определить его корни. Baw sfa. А те, другие слова, которые он слышал в комнате? Wuhfvayfvoo. Должно быть, это — Levezvous, что по-французски значит: вставай, просыпайся.